РУССКИЙ СОЛДАТ

РУССКИЙ СОЛДАТ. КТО ОН? МНОГО СЛОЖЕНО О НЕМ ПЕСЕН, МНОГО НАПИСАНО КНИГ, МНОГО СНЯТО ФИЛЬМОВ. В НЕМ ЗАГАДОЧНОСТЬ РУССКОЙ ДУШИ, КОТОРУЮ НЕ МОГУТ И НИКОГДА НЕ МОГЛИ ПОНЯТЬ ИНОСТРАНЦЫ, ПРОЯВЛЯЕТСЯ С ОСОБОЙ СИЛОЙ. СИЛА его ВОИНСКОГО ДУХА, КОТОРАЯ ВО ВСЕ ВРЕМЕНА ДЕЛАЛА НАШЕГО СОЛДАТА БЕССТРАШНЫМ, БЕЗОГЛЯДНЫМ, НЕУМОЛИМЫМ К ВРАГУ, НО И ВЕЛИКОДУШНЫМ К ПОБЕЖДЕННЫМ, СЛОВНО НЕВИДИМАЯ НИТЬ, СВЯЗЫВАЕТ МНОГИЕ ПОКОЛЕНИЯ ВОИНОВ НАШЕЙ ОТЧИЗНЫ. ОТ СВЯТОГО БЛАГОВЕРНОГО КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО ДО ГЕНЕРАЛИССИМУСА АЛЕКСАНДРА СУВОРОВА, ОТ ФЕЛЬДМАРШАЛА МИХАИЛА КУТУЗОВА ДО МАРШАЛА ГЕОРГИЯ ЖУКОВА… ИМЕННО БЛАГОДАРЯ ВОИНСКОМУ ДУХУ простого РУССКОГО СОЛДАТА НЕПОБЕДИМ НАШ БОГОМ ХРАНИМЫЙ НАРОД. БЫЛ И ЕСТЬ НА ВСЕ ВРЕМЕНА.

Имя славного русского героя Леонтия Коренного когда-то знала вся Россия. Подвиг его воспевался в популярной солдатской песне, а солдаты и офицеры неизменно отдавали честь, проходя мимо бронзового памятника легендарному гренадеру.

Начав службу в Кронштадтском гарнизонном батальоне, Леонтий Коренной впоследствии был переведен в Лейб-гвардии Финляндский полк. В войну 1812 года он служил в 3-й гренадерской роте, куда переводились лучшие и заслуженные солдаты.

К началу Отечественной войны 1812 года Леонтий был уже человеком зрелым, семейным, и в гвардейском полку гренадера почтительно называли «Дядя Коренной». Первый свой подвиг Леонтий Коренной совершил во время Бородинского сражения. Гренадерам-финляндцам полка было поручено выбить французов из леса. В этой битве все были равны. Офицеры сражались как рядовые, а когда офицеров не осталось, солдаты сами увлекали войска в атаку, действуя, как офицеры. В один из критических моментов боя, возглавив группу солдат, Коренной отразил несколько атак противника. Затем смело атаковал сам, обратив цепи врага в бегство, и захватил оставленную неприятелем позицию. Коренной был ранен, но не покинул поля боя. Его геройство было отмечено солдатским Георгиевским крестом IV степени.

Но всенародная слава пришла к герою в следующем году. Во время Лейпцигской битвы, названной «битвой народов», Коренной совершил подвиг настолько выдающийся, что о нем стало известно как русскому государю Александру I, так и французскому императору Наполеону.

4 октября 1813 года под Лейпцигом состоялось крупное сражение. Союзники били армию Наполеона. Финляндский полк вытеснял из селения Госсы французов. Третий батальон полка, в котором служил Леонтий, вырвался далеко вперед и оказался отрезан французами от основных русских сил.

Батальон вынужден был сражаться в полуокружении, прижатым к высокой каменной стене. Видя, что командир батальона и другие офицеры ранены и не могут продолжать бой, Коренной помог перебраться им за стену, подсаживая каждого на руках, а сам, возглавив солдат, отбивался от врага, прикрывая отступление сослуживцев. С горстью мужественных бойцов Коренной удерживал место сражения, крича: «Не сдаваться, ребята!»

Сначала бойцы отстреливались. Затем, когда многочисленный неприятель подошел вплотную, отбивались штыками. Вскоре Коренной остался один. Французы, удивляясь храброму русскому солдату, кричали, чтоб он сдался, но тот в ответ стал отбиваться прикладом. Бесстрашный гвардеец получил уже несколько штыковых ран, его мундир был весь в крови. Прижавшись к стене, Коренной не только парировал удары, но и наносил их сам.

Получив 18 штыковых ран, герой рухнул на гору убитых французов. Французы не стали добивать тяжелораненого солдата, а, уложив на носилки, доставили его в перевязочный пункт.

Об удивительной стойкости русского воина узнал Наполеон. Навестив раненого героя, французский император не только приказал подлечить его и отпустить в свою часть, но и поставил Леонтия Коренного в приказе по армии в пример своим солдатам.

Когда раны Леонтия немного зарубцевались, французы проводили его до аванпостов, после чего герой отыскал свой полк. Леонтий Коренной предстал перед сослуживцами с забинтованной головой, подвязанной к шее левой рукой. Еле передвигая израненные ноги, гвардеец под восторженные крики товарищей «браво» доложил ротному командиру: «Ваше высокобродь, имею честь явиться! Из плена прибыл. Отпущен был по приказу самого Бонапарта!»

Об удивительном подвиге гренадера доложили главнокомандующему и императору. Мужественный солдат был произведен в подпрапорщики и назначен полковым знаменосцем. А от императора ему была пожалована пожизненная пенсия и персональная серебряная медаль с лаконичной надписью: «За любовь к Отечеству».

В офицерском собрании полка была повешена картина, написанная по Высочайшему повелению, на которой был увековечен подвиг гренадера. Солдаты же о «дяде Коренном» сложили песню, ставшую неформальным гимном Финляндского полка.

В 1903 году, когда отмечался столетний юбилей Лейб-гвардии полка, на средства офицеров у входа в офицерское собрание был установлен бронзовый памятник Леонтию Коренному, на котором герой был изображен в момент совершения подвига. Так Коренной стал первым русским солдатом, в честь которого в столице Российской империи был установлен памятник. И все офицеры вплоть до самой революции, входя в собрание, снимали перед ним фуражки и отдавали солдату честь.

В начале 1930-х годов памятник Леонтию Коренному уничтожили, а постамент перенесли к зданию Суворовского музея, где он в забвении стоит по настоящее время. Но имя героя не забыто. Общественная организация Санкт-Петербурга добивается восстановления памятника славному русскому воину, удивившему своим подвигом две лучшие армии Европы.

«Наш майор говорит, что по всем правилам военной науки им (русским – Ю.Д.) давно пора капитулировать. На каждую их пушку – у нас пять пушек, на каждого солдата – десять. А ты бы видел их ружья! Наверное, у наших дедов, штурмовавших Бастилию, и то было лучшее оружие. У них нет снарядов. Каждое утро их женщины и дети выходят на открытое поле между укреплениями и собирают в мешки ядра. Мы начинаем стрелять. Да! Мы стреляем в женщин и детей. Не удивляйся. Но ведь ядра, которые они собирают, предназначаются для нас! А они не уходят. Женщины плюют в нашу сторону, а мальчишки показывают языки. Им нечего есть. Мы видим, как они маленькие кусочки хлеба делят на пятерых. И откуда только они берут силы сражаться? На каждую нашу атаку они отвечают контратакой и вынуждают нас отступать за укрепления. Не смейся, Морис, над нашими солдатами. Мы не из трусливых, но когда у русского в руке штык – дереву, и тому я советовал бы уйти с дороги. Я, милый Морис, иногда перестаю верить майору. Мне начинает казаться, что война никогда не кончится. Вчера перед вечером мы четвертый раз за день ходили в атаку и четвертый раз отступали. Русские матросы (я ведь писал тебе, что они сошли с кораблей и теперь защищают бастионы) погнались за нами. Впереди бежал коренастый малый с черными усиками и серьгой в одном ухе. Он сшиб двух наших – одного штыком, другого прикладом – и уже нацелился на третьего, когда хорошенькая порция шрапнели угодила ему прямо в лицо. Рука у матроса так и отлетела, кровь брызнула фонтаном. Сгоряча он пробежал еще несколько шагов и свалился на землю у самого нашего вала. Мы перетащили его к себе, перевязали кое-как раны и положили в землянке. Он еще дышал: «Если до утра не умрет, отправим его в лазарет, – сказал капрал. – А сейчас поздно. Чего с ним возиться?» Ночью я внезапно проснулся, будто кто-то толкнул меня в бок. В землянке было совсем темно, хоть глаз выколи. Я долго лежал, не ворочаясь, и никак не мог уснуть. Вдруг в углу послышался шорох. Я зажег спичку. И что бы ты думал? Раненый русский матрос подполз к бочонку с порохом. В единственной своей руке он держал трут и огниво. Белый как полотно, со стиснутыми зубами, он напрягал остаток своих сил, пытаясь одной рукой высечь искру. Еще немного, и все мы, вместе с ним, со всей землянкой взлетели бы на воздух. Я спрыгнул на пол, вырвал у него из руки огниво и закричал не своим голосом. Почему я закричал? Опасность уж миновала. Поверь, Морис, впервые за время войны мне стало страшно. Если раненый, истекающий кровью матрос, которому оторвало руку, не сдается, а пытается взорвать на воздух себя и противника – тогда надо прекращать войну. С такими людьми воевать безнадежно».

Евдокия Николаевна Завалий родилась 28 мая 1926 года в селе Новый Буг Николаевской области. Перед войной работала в колхозе, мотыжила сахарную свеклу, ворошила сено, сгребала на току золотое пшеничное зерно… Война для нее началась 25 июля 1941 года.

Чтобы попасть на фронт, девушка три раза бегала в военкомат. Не брали.

– Молоко сначала подотри! – сказал при первой встрече военком.

– Какое молоко?

– Материно, не обсохло еще! Девушка, милая, мы детей на фронт не берем. Идите домой, наверно, родители уже заждались!

– Домой? Я хочу бить фашистов!

– Посмотрите на себя, молоко мамки еще не высохло, а туда же – на фронт!.. Согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР мобилизации в армию подлежат военнообязанные 1905-1918 годов рождения.

Но девушка решила прийти еще раз.

– О, защитник Родины! – уже, как знакомую, встретил ее военком, – и сколько лет этому защитнику?

– Семнадцать!

– А вчера было пятнадцать, если так и дальше дело пойдет, так через пару дней Вы достигнете призывного возраста, – улыбаясь, сказал военком, – и придется положительно решить Ваш вопрос.

«Когда последняя воинская часть покидала Новый Буг, ведя кровопролитные бои, я уговорила командира взять меня с собой, сказав, что мне 18 лет, – рассказывала Евдокия Николаевна. – Хотела забежать домой за кофточкой, но возле дома столкнулась с бабушкой. Увидев меня, баба заголосила: “Ой, шо ж ти робиш? Вернися, золота моя!”

А потом вдруг крепко обняла, зашептала что-то и посмотрела в глаза: “Онучечка! Четыре раза будешь кровью стекать! Но тебя принесут белые гуси...” – и перекрестила.

Бабушка моя была верующей, лечила людей травами. Прожила на свете 114 лет».

Часть, с которой Евдокия Завалий отправилась на войну, была 96-м кавалерийский полком 5-й кавалерийской дивизии 2-го кавалерийского корпуса. В полку она служила санитаркой.

После того, как в ее родном селе 13 августа 1941 года части удалось вырваться из окружения, санитарка Евдокия попросила бойцов показать, как обращаться с оружием. Научилась стрелять из карабина, пистолета и пулемета.

Вскоре во время отступления при переправе через Днепр у острова Хортица от разрыва снаряда Евдокия получила проникающее ранение в живот и попала в госпиталь в станице Курганная под Краснодаром. Врач хотел ее комиссовать, однако девушка настояла, чтобы ее оставили в армии. После выписки из госпиталя санитарку отправили в запасной полк. Там она получила свою первую награду – орден Красной звезды: во время бомбежки Евдокия вытащила на плащ-палатке, перевязала и привела в чувство раненого офицера. Там и случилась ее перевоплощение в мужчину. Вот как она об этом вспоминала:

«Направили меня после ранения в запасной полк. А туда как раз из командования приехали набирать ребят на передовую. Один из них, моряк, подзывает меня:

– Гвардии старший сержант, покажите ваши документы!

Раскрывает мой литер и читает:

– Старший сержант Завалий Евдок.

Это в госпитале имя мое так сократили.

– Завалий Евдоким?

А я ему, и глазом не моргнув:

– Так точно, товарищ командир! Завалий Евдоким Николаевич!

– Даю пятнадцать минут на сборы!

– Есть!

Он и не подозревал, что перед ним – девушка. А я ничем не выделялась среди парней: те же гимнастерка и галифе, на голове после госпиталя – “ежик” с чубчиком – косу пришлось отстричь, чтобы вши не донимали. Выдали мне боеприпасы, обмундирование, а потом отправили... в баню. Если бы тогда узнали, что я девушка, не сносить бы мне головы. Расстрельная статья, с командованием шутки плохи! Стою, ни жива ни мертва, со своим тазиком, а мимо ребята, в чем мать родила, мыться бегут. Посмотрела на палатку медсанбата и смекнула: расковырять себе лицо в кровь, чтобы не до бани было. В медсанбате мне обработали раны, а через два с половиной часа у станицы Горячий Ключ старший сержант Евдоким Завалий принимал бой в составе шестой десантной бригады».

После того как под Моздоком Евдокия взяла в плен немецкого офицера, ее назначили командиром отделения разведки. А во время тяжелых боев на Кубани у станицы Крымская Евдоким Завалий был уже старшиной роты.

Там рота попала в окружение, в разгар схватки погиб командир. Заметив растерянность бойцов, Евдокия поднялась во весь рост и крикнула: «Рота! Слушай меня! Вперед, за мной!» Бойцы поднялись в атаку, и сопротивление противника удалось сломить и выйти из окружения. В этом бою героиня получила второе тяжелое ранение. Вот тогда-то и разоблачили «Евдокима».

«Неразоблаченной», под мужским именем, Евдокия Завалий провоевала 8 месяцев. Отважная девушка боялась, что после разоблачения ее снова отправят в санитарки. Однако, учитывая боевые заслуги, ее отправили на курсы младших лейтенантов в г. Фрунзе (ныне Бишкек).

В октябре 1943 года лейтенант Евдокия Завалий была назначена командиром взвода отдельной роты автоматчиков 83-й бригады морской пехоты. После этого назначения некоторые острословы из других взводов смеялись, называя ее подразделение «Дуськин взвод».

Поначалу усилия Евдокии были направлены на то, чтобы бойцы признали в ней командира – все ж-таки где это видано, что бы женщина (а Евдокии Завалий тогда было 17 лет!) командовала мужиками на войне?

Но в конце концов бойцы признали в ней командира.

«Я понимала свою обязанность вести ребят в атаку, – рассказывала Евдокия Николаевна. – Поднималась и кричала: “За Родину! За Сталина! В атаку! Вперед!” И они поднимались за мной, догоняли и обгоняли, чтобы прикрыть меня от пуль. В боях за Будапешт Иван Посевных, который сначала демонстративно отказывался мне, «бабе», подчиняться, закрыл меня грудью от снайперского выстрела. За этот подвиг Ваня был посмертно награжден орденом Красной Звезды…»

Заводить «амурные дела» на фронте Евдокия считала принципиально невозможным: «Если бы хоть какие-то мысли возникли на этот счет, все – нет взвода и нет командира. Я была для них командиром, да и некогда было нам, морским пехотинцам, любовь крутить. Поэтому вернулась я домой после войны чистая, как небо и звезды...».

Евдокия Завалий и ее взвод наводили ужас на гитлеровцев дерзкими вылазками, за которые немцы стали называть девушку «Фрау Черная смерть». Она участвовала в крупнейшей десантной операции периода Великой Отечественной войны – Керченско-Эльтигенской. Под ураганным вражеским огнем морские пехотинцы сумели закрепиться на плацдарме и обеспечили высадку основных сил. За эту операцию она получила орден Отечественной войны I степени.

За штурм 7 мая 1944 года Сапун-Горы во время освобождения Севастополя Евдокия Завалий была награждена орденом Отечественной войны II степени; за операцию по сохранению «высоты 203», которая была важным стратегическим пунктом, получила орден Красного Знамени.

Предсказание бабушки сбылось: Евдокия была ранена четыре раза. Она прошла славный боевой путь – участвовала в обороне Кавказа, в боях за Крым, Бессарабию, на Дунае, в освобождении Югославии, Румынии, Болгарии, Венгрии, Австрии, Чехословакии.

После окончания войны ее хотели направить на учебу в военное училище, но сказались четыре ранения и две контузии. В 1947 году Евдокия демобилизовалась и уехала в Киев. Но военное прошлое еще долго не отпускало ее: «После войны я еще долго по ночам ходила в атаку. Кричала так, что соседи пугались. А бабушка все молилась обо мне».

В Киеве Евдокия встретила своего будущего мужа. Они родили и вырастили двоих детей, а потом помогали им растить четырех внуков и четырех правнуков.

Гвардии полковник морской пехоты Евдокия Николаевна Завалий окончила свой жизненный путь 5 мая 2010 года. Низкий ей поклон и вечная память.

– Скажешь нашим... – тихо сказал неизвестный (Николай Плужников – ред.). – …ты скажешь им, что крепости я не сдал… Крепость не пала. Крепость не пала: она просто истекла кровью. Я – последняя ее капля... какое сегодня число?

– Двенадцатое апреля.

– Двадцать лет. – Неизвестный усмехнулся. – А я просчитался на целых семь дней...

– Какие двадцать лет?

Неизвестный не ответил, и весь путь наверх они проделали молча. С трудом поднялись по осыпи, вылезли из дыры, и здесь неизвестный отпустил плечо Свицкого, выпрямился и скрестил руки на груди. Скрипач поспешно отступил в сторону, оглянулся и впервые увидел, кого он вывел из глухого каземата.

У входа в подвал стоял невероятно худой, уже не имевший возраста человек. Он был без шапки, длинные седые волосы касались плеч. Кирпичная пыль въелась в перетянутый ремнем ватник, сквозь дыры на брюках виднелись голые, распухшие, покрытые давно засохшей кровью колени. Из разбитых, с отвалившимися головками сапог торчали чудовищно раздутые черные отмороженные пальцы. Он стоял, строго выпрямившись, высоко вскинув голову, и, не отрываясь, смотрел на солнце ослепшими глазами. И из этих немигающих пристальных глаз неудержимо текли слезы.

И все молчали. Молчали солдаты и офицеры, молчал генерал. Молчали бросившие работу женщины вдалеке, и охрана их тоже молчала, и все смотрели сейчас на эту фигуру, строгую и неподвижную, как памятник. Потом генерал что-то негромко сказал.

– Назовите ваше звание и фамилию, – перевел Свицкий.

– Я – русский солдат.

Голос позвучал хрипло и громко, куда громче, чем требовалось: этот человек долго прожил в молчании и уже плохо управлял своим голосом. Свицкий перевел ответ, и генерал снова что-то спросил.

– Господин генерал настоятельно просит вас сообщить свое звание и фамилию...

Голос Свицкого задрожал, сорвался на всхлип, и он заплакал и плакал, уже не переставая, дрожащими руками размазывая слезы по впалым щекам.

Неизвестный вдруг медленно повернул голову, и в генерала уперся его немигающий взгляд. И густая борода чуть дрогнула в странной торжествующей насмешке:

– Что, генерал, теперь вы знаете, сколько шагов в русской версте?

Это были последние его слова. Свицкий переводил еще какие-то генеральские вопросы, но неизвестный молчал, по-прежнему глядя на солнце, которого не видел.

Подъехала санитарная машина, из нее поспешно выскочили врач и два санитара с носилками. Генерал кивнул, врач и санитары бросились к неизвестному. Санитары раскинули носилки, а врач что-то сказал, но неизвестный молча отстранил его и пошел к машине.

Он шел строго и прямо, ничего не видя, но точно ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и он шел один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные ноги.

И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряженно, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щелкнув каблуками, четко вскинули оружие «на караул». И немецкий генерал, чуть помедлив, поднес руку к фуражке.

А он, качаясь, медленно шел сквозь строй врагов, отдававших ему сейчас высшие воинские почести. Но он не видел этих почестей, а если бы и видел, ему было бы уже все равно. Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и выше смерти.

Страшно, в голос, как по покойнику, закричали, завыли бабы. Одна за другой они падали на колени в холодную апрельскую грязь. Рыдая, протягивали руки и кланялись до земли ему, последнему защитнику так и не покорившейся крепости.

А он брел к работающему мотору, спотыкаясь и оступаясь, медленно передвигая ноги. Подогнулась и оторвалась подошва сапога, и за босой ногой тянулся теперь легкий кровавый след. Но он шел и шел, шел гордо и упрямо, как жил, и упал только тогда, когда дошел.

Возле машины.

Он упал на спину, навзничь, широко раскинув руки, подставив солнцу невидящие, широко открытые глаза. Упал свободным и после жизни, смертию смерть поправ.

Журнал Славянка № 63 май-июнь 2016 г. Помочь Помочь Славянкеили подписаться на журнал.