СМИРЕННАЯ ГОЛУБИЦА

Дни памяти: 10 июня (28 мая по ст. ст.), 13 сентября (перех.) –

на Собор Нижегородских святых.

Читая удивительное жизнеописание преподобной Елены Дивеевской, невольно вспомнила слова святителя Феофана Затворника Вышенского из его книги «Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться?»: «Помните, что я говорил вам о той гувернантке, что круто поворотила? Вот у нее все это совершилось. Начавши, она уже не озиралась вспять, а все дальше и дальше, выше и выше забирала. И дошла до огненного возгорения благодати. Благодать Божия не смотрит на то, каков кто был до возжелания ее, а ждет только этого возжелания». Вот такое возжелание Божией благодати появилось у 17‑летней дворянки Елены Мантуровой, девушки веселой, красивой, образованной, вполне светской и мечтающей о счастливом замужестве. Появилось и возвело ее на высочайший уровень святости, смирения и послушания, сделало ее любимейшим чадом батюшки Серафима Саровского.

В 20‑х годах XIX века, недалеко от Сарова в селе Нуча Ардатовского уезда Нижегородской губернии, в своем родовом имении жили молодые дворяне, брат с сестрой – Михаил Васильевич и Елена Васильевна Мантуровы, осиротевшие дети статского советника Василия Федоровича Мантурова, известного в Нижегородчине богатого помещика.

Михаил Васильевич Мантуров был кадровым офицером, служил какое-то время в Лифляндии, где женился на лютеранке Анне Михайловне Эрнц и привез ее к себе в имение.

Елена Васильевна была на девять лет младше брата. Она была чрезвычайно красивой и привлекательной наружности, круглолицая, с быстрыми черными глазами и черными же волосами, высокого роста, отличалась жизнерадостностью, мечтала о светской жизни, собиралась замуж, и в 1822 году была обручена.

Будучи еще совсем молодым, Михаил Васильевич заболел тяжелейшим недугом, который врачи не могли вылечить. И когда у больного из ног начали выпадать кусочки костей, он решил поехать за исцелением к старцу Серафиму Саровскому. Старец, по вере его в Господа, исцелил больного со словами: «…Господу Всемогущему да Пречистой Его Матери даждь благодарение». В одночасье выздоровевший Михаил Васильевич, потрясенный и радостный, уехал домой. Через некоторое время он решил снова навестить батюшку Серафима, а дорогой думал, как же поблагодарить Господа… Когда он приехал в Саров, батюшка встретил его со словами: «Радость моя! А ведь мы обещались поблагодарить Господа, что Он возвратил нам жизнь-то!» На вопрос Мантурова, как же отблагодарить, батюшка весело ответил: «Вот, радость моя, все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!» Мантуров смутился. Как же все отдать, ведь у него молодая жена и сестра-невеста. «Оставь все и не пекись, о чем ты думаешь. Господь тебя не оставит ни в сей жизни, ни в будущей. Богат не будешь, хлеб же насущный всегда будешь иметь», – сказал ему старец Серафим. Михаил Васильевич ответил: «Согласен, батюшка! Что благословите меня сделать?» – и с этого момента стал смиренным послушником преподобного Серафима и главным помощником в обустройстве Дивеевской обители.

За сестру в это время Михаил Васильевич не беспокоился, потому что юная красавица скоро должна была выйти замуж, и он мог спокойно выполнять все поручения батюшки Серафима. Но случилось иначе. Елена Васильевна внезапно отказалась от замужества, хотя до этого искренне любила своего жениха. Она сама не понимала, что с ней произошло: «Не знаю почему, не могу понять, – говорила она брату, – он мне не дал повода разлюбить себя, но, однако, страшно мне опротивел!» Естественно, свадьба не состоялась.

Вскоре после этого произошло событие, полностью переменившее жизнь Елены Мантуровой.

Через газеты Елену и Михаила вызвал к себе их давно пропавший из виду дедушка, отец покойной матери. Он находился при смерти и хотел свое большое состояние передать внукам. Михаила в это время не было дома, и Елена, не мешкая, с дворовыми людьми поехала к деду. В живых его не застала, успела только на похороны. Пережив потрясение от произошедших событий, Елена заболела горячкой, и лишь немного окрепнув, отправилась домой. В небольшом уездном городке Княгинине Нижегородской губернии Елена Васильевна с сопровождающими остановилась на почтовой станции отдохнуть и выпить чаю. Люди пошли на станцию готовить чай, а их юная госпожа осталась в карете, и когда лакей вернулся за ней, то остановился, потрясенный увиденным. Она стояла, наклонившись назад, держась за дверцу полуоткрытой кареты. На лице ее выражался неописуемый ужас, бледная, как смерть, она уже еле держалась на ногах. Сбежавшиеся на крик лакея дворовые бережно внесли Елену Васильевну в комнату, где она еще долго оставалась в оцепенении. Горничная вызвала священника, и Елена Васильевна смогла исповедаться и причаститься Святых Таин. Весь день она держалась за одежду священника и не отпускала его от себя. Постепенно успокоившись, Елена Васильевна поехала домой и рассказала брату и невестке следующее:

«Оставаясь одна в карете, я немного вздремнула, и когда открыла глаза, то никого не было по-прежнему около меня. Наконец, вздумала выйти и сама открыла дверцу кареты, но, лишь ступила на подножку, невольно почему-то взглянула вверх и увидела над своей головой огромного, страшного змия. Он был черен и страшно безобразен, из пасти его выходило пламя, и пасть эта казалась такою большою, что я чувствовала, что змий совершенно поглотит меня. Видя, как он надо мною вьется и спускается все ниже и ниже, даже ощущая уже дыхание его, я в ужасе не имела сил позвать на помощь, но, наконец, вырвалась из охватившего меня оцепенения и закричала: “Царица Небесная, спаси! Даю Тебе клятву никогда не выходить замуж и пойти в монастырь!” Страшный змий в одну секунду взвился вверх и исчез…».

После этого Елена Васильевна Мантурова полностью и навсегда переменилась. Она стала читать священную литературу, характер ее стал серьезным, духовно-настроенным, мирская жизнь перестала девушку интересовать, и она решила уйти в монастырь, чтобы выполнить обет Божией Матери.

Вскоре Елена Васильевна поехала в Саров, к отцу Серафиму, просить его благословения на поступление в монастырь. Батюшка крайне удивил ее, сказав: «Нет, матушка, что ты это задумала! В монастырь! Нет, радость моя, ты выйдешь замуж!» «Что это вы, батюшка! – испуганно возразила Елена Васильевна. – Ни за что не пойду замуж, я не могу: дала обещание Царице Небесной идти в монастырь, и Она накажет меня!» «Нет, радость моя, – продолжал старец, – отчего же тебе не выйти замуж? Жених у тебя будет хороший, благочестивый, матушка, и все тебе завидовать будут! Нет, ты и не думай, матушка, ты непременно выйдешь замуж, радость моя!» «Что это вы говорите, батюшка, да я не могу, не хочу я замуж!» – возражала Елена Васильевна. Но старец стоял на своем и твердил одно: «Нет, нет, радость моя, тебе уже никак нельзя, ты должна и непременно выйдешь замуж, матушка!» Елена Васильевна уехала недовольная, огорченная и, вернувшись домой, много молилась и плакала, прося у Царицы Небесной помощи и вразумления. Еще с большим рвением принялась она за чтение святых отцов. Чем больше она плакала и молилась, тем сильнее разгоралось в ней желание посвятить себя Богу. Много раз она проверяла себя и более и более убеждалась, что все светское, мирское ей не по духу, что она совершенно изменилась. Несколько раз Елена Васильевна ездила к отцу Серафиму, но он все твердил одно: она должна выйти замуж. Так целых три года готовил ее святой старец к предстоящей перемене в жизни и к поступлению в Мельничную общину, которую он начал устраивать в 1825 году, и заставлял работать над собой, упражняться в молитве и приобретать необходимое терпение. Елена Васильевна, конечно, этого не понимала.

Однажды отец Серафим сказал Елене Васильевне в духовном смысле следующее: «И даже вот что еще скажу тебе, радость моя! Когда ты будешь в тягостях-то, так не будь слишком на все скора. Ты слишком скора, радость моя, а это не годится: будь тогда ты потише. Вот как ходить-то будешь, не шагай так-то, большими шагами, а все потихоньку да потихоньку! Если так-то пойдешь, благополучно и снесешь!» И, показав при этом видимым примером, как должно ходить осторожно, продолжал: «Во, радость моя! Также и поднимать, если тебе что случится, не надо так, вдруг, скоро и сразу, а во так, сперва понемногу нагибаться, а потом, точно так же, все понемногу же, и разгибаться», – снова видимым примером показал отец Серафим и прибавил: «Тогда благополучно и снесешь!»

Очень огорчилась этими словами Елена Васильевна и решила уйти в Муромский женский монастырь. Договорилась с игуменией и купила там себе келию. Уже стала собираться и прощаться, но все-таки решила съездить напоследок к батюшке Серафиму в Саров. Вышедший ей навстречу старец, ничего не спрашивая, прямо и строго сказал ей: «Нет тебе дороги в Муром, матушка, никакой нет дороги, и нет тебе и моего благословения! И что это ты? Ты должна замуж выйти, и у тебя преблагочестивейший жених будет, радость моя!»

Отец Серафим приказал ей пожертвовать Муромскому монастырю данные за келию деньги и не ездить более туда. Елена Васильевна и на этот раз смирилась, возвратилась домой и опять заперлась в своей комнате, из которой почти не выходила уже целых три года, проводя в ней жизнь отшельницы, отрешенная от всего и всех. Что она делала в своей комнате и как молилась – никому не было известно, но неожиданный случай убедил Михаила Васильевича и всех живущих в доме, насколько серьезно трудилась она, стремясь к духовному совершенствованию. Разразилась страшная гроза вблизи дома, в котором жили Мантуровы; все собрались в комнате Елены Васильевны, где теплилась лампада, горели свечи, и она спокойно молилась. Вдруг, во время одного из страшных ударов молнии, в углу, где находились святые образа, под полом раздался совершенно неестественный и отвратительный крик, как бы кошки. Крик был столь силен, неприятен и неожидан, что Михаил Васильевич, его жена и все, находившиеся в комнате, невольно бросились к киоту, перед которым молилась Елена Васильевна. «Не бойтесь, братец! – сказала она спокойно. – Чего испугалась, сестрица? Ведь это диавол! Вот, – прибавила она, сотворив знамение креста на том самом месте, откуда был слышен крик, – вот и нет его. Разве он что-либо может!» Действительно, тотчас водворилась полная тишина.

Когда Елена Васильевна вновь поехала в Саров и стала просить о поступлении в монастырь, отец Серафим сказал ей: «Ну что ж, если уж тебе так хочется, то пойди. Вот за двенадцать верст отсюда есть маленькая общинка матушки Агафии Симеоновны, полковницы Мельгуновой. Погости там, радость моя, и испытай себя!» Елена Васильевна в неизреченной радости поехала из Сарова прямо к начальнице общины матушке Ксении Михайловне и навсегда поселилась в Дивееве. За теснотой помещения она заняла крошечный чуланчик около маленькой келии, которая выходила крылечком к западной стене Казанской церкви. Часто и подолгу Елена Васильевна сидела на этом крылечке молча, погруженная в думу, в немом созерцании храма Божия и премудро созданной природы, не переставая умом и сердцем упражняться в Иисусовой молитве. Тогда, в 1825 году, ей было двадцать лет.

Через месяц после приезда Елены Васильевны в Дивеево батюшка Серафим призвал ее к себе и сказал: «Теперь, радость моя, пора уже тебе и с Женихом обручиться!» Испуганная Елена Васильевна зарыдала и воскликнула: «Не хочу я замуж, батюшка!» Но отец Серафим успокоил ее, сказав: «Ты все еще не понимаешь меня, матушка! Ты только скажи начальнице-то Ксении Михайловне, что отец Серафим приказал с Женихом тебе обручиться, в черненькую одежку одеться… Ведь вот как замуж-то выйти, матушка! Ведь вот какой Жених-то, радость моя!» Долго и усладительно беседовал с Еленой Васильевной отец Серафим, говоря: «Матушка! Виден мне весь путь твой боголюбивый! Тут тебе и назначено жить, лучше этого места нигде нет для спасения. Тут матушка Агафия Симеоновна в мощах почивает. Ты ходи к ней каждый вечер, она тут каждый день ходила, и ты подражай ей так же, потому что тебе этим же путем надо идти, а если не будешь идти им, то и не можешь спастись. Ежели быть львом, радость моя, то трудно и мудрено, я на себя возьму; но будь голубем, и все между собою будьте как голубки. Вот и поживи-ка ты тут три-то года голубем, я тебе помогу. Вот тебе на то и мое наставление: за послушание читай всегда акафист, Псалтирь, псалмы и правила с утреней отправляй. Сиди да пряди, а пусть другая сестра тебе все приготовляет, треплет лен, мыкает мочки, а ты только пряди и будешь учиться ткать, пусть сестра сидит возле тебя да указывает. Всегда будь в молчании, ни с кем не говори, отвечая только на самые наинужнейшие вопросы и то “аки с трудом”, а станут много спрашивать, отвечай: “Я не знаю”. Если случайно услышишь, что кто неполезное между собой говорит, скорее уходи, “дабы не внити во искушение”. Никогда не будь в праздности, оберегай себя, чтобы не пришла какая мысль, всегда будь в занятии. Чтобы не впадать в сон, употребляй мало пищи. В среду и пяток вкушай только раз. От пробуждения до обеда читай: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешную!”, а от обеда до сна: “Пресвятая Богородице, спаси нас!” Вечером выйди на двор и молись 100 раз Иисусу, 100 раз Владычице и никому не сказывай, а так молись, чтобы никто того не видал, даже бы и не подумал, и будешь ты аки Ангел! И пока Жених твой в отсутствии, ты не унывай, а крепись лишь и больше мужайся; так молитвой, вечно-неразлучной молитвой и приготовляй все. Он и придет ночью тихонько и принесет тебе кольцо, перстенек, как Екатерине-то великомученице матушке. Так вот три года и приготовляйся, радость моя, чтобы в три года все у тебя готово бы было. О, какая неизреченная радость-то тогда будет, матушка! Это я о пострижении тебе говорю, матушка; чрез три года постригайся, приуготовив себя, ранее не нужно, а как пострижешься-то, то будет у тебя в груди благодать воздыматься все более и более, а каково будет тогда! Когда Архангел Гавриил, представ пред Божией Матерью, благовестил Ей, то Она немного смутилась и тут же сказала: “Се, раба Господня! Буди Мне по глаголу твоему!” Тогда вот и ты скажи так же: “Буди мне по глаголу Твоему!” Вот о каком браке и Женихе я тебе толкую, матушка. Ты слушай меня и никому до времени того не говори, но верь, что все мною реченное тебе сбудется, радость моя!»

Елена Васильевна в великой радости вернулась в Дивеево и, надев монашескую одежду, пребывала в непрестанной молитве и совершенном молчании. По благословению батюшки Серафима Михаил Васильевич Мантуров построил ей небольшую келию, в которой она и поселилась со своей крепостной девушкой Устиньей.

Батюшка Серафим, к большому удивлению Елены Васильевны, решил назначить ее начальницей Мельничной общины.

Однажды он призвал к себе священника Василия Садовского, который застал отца Серафима, в грусти и скорби сидящим у источника. Вздыхая, батюшка произнес: «Старушка-то (то есть матушка Ксения Михайловна) у нас плоха! Кого бы нам вместо нее-то, батюшка?» «Кого уже вы благословите…» – ответил недоумевающий отец Василий. «Нет, ты как думаешь? – переспросил старец. – Кого: Елену Васильевну или Ирину Прокопьевну?» Но отец Василий и на этот вторичный вопрос батюшки ответил: «Как вы благословите, батюшка». «Вот то-то, я и думаю Елену-то Васильевну, батюшка; она ведь словесная! Вот потому я и призвал тебя. Так ступай-ка ты, да и присылай ее ко мне», – сказал отец Серафим.

Когда Елена Васильевна пришла к батюшке, он с радостью объявил ей, что она должна быть начальницей его обители. «Радость моя! – сказал отец Серафим. – Когда тебя сделают начальницей, то тогда, матушка, праздник будет великий и радость у вас будет велия! Царская фамилия вас посетит, матушка!» Елена Васильевна страшно смутилась. «Нет, не могу, не могу я этого, батюшка! – ответила она прямо. – Всегда и во всем слушалась я вас, но в этом не могу! Лучше прикажите мне умереть, вот здесь, сейчас, у ног ваших, но начальницей – не желаю и не могу я быть, батюшка!» Несмотря на это, отец Серафим впоследствии, когда устроилась Мельничная обитель и он перевел в нее семь первых девушек, приказал им во всем благословляться у Елены Васильевны и относиться к ней как к начальнице, хотя она продолжала жить в Казанской церковной общинке и оставалась в ней до самой кончины. Это до такой степени смущало юную подвижницу, что даже и перед смертью она твердила, как бы в испуге: «Нет, нет, как угодно батюшке, а в этом не могу я его слушаться; что я за начальница! Не знаю, как буду отвечать за свою душу, а тут еще отвечать за другие! Нет, нет, да простит мне батюшка, послушать его в этом никак не могу!» Но батюшка Серафим всегда говорил о ней сестрам: «Госпожа ваша! Начальница!»

Елена Васильевна, несмотря на то, что считалась начальницей Мельничной обители, всегда трудилась и несла послушания наравне с другими сестрами. После того, как батюшка Серафим благословил сестер копать Канавку по указанию Царицы Небесной, он говорил приходящим к нему сестрам, указывая на ее старание и труды: «Во, матушка, начальница-то, госпожа-то ваша, как трудится, а вы, радости мои, поставьте ей шалашик, палатку из холста, чтоб отдохнула в ней госпожа-то ваша от трудов!»

Необыкновенно отзывчивая от природы, Елена Васильевна много добра творила тайно. Так, например, зная нужду многих бедных сестер и нищих людей, она неприметным образом раздавала им все, что имела и что получала от других. Бывало, идет мимо, даст кому-нибудь что-либо и скажет: «Вот, матушка, такая-то просила меня передать тебе!» Вся пища Елены Васильевны заключалась обыкновенно в печеном картофеле и лепешках, которые висели у нее на крылечке в мешочке. Сколько их ни пекли – всегда не хватало. «Что за диво! – говорила, бывало, ей сестра-стряпуха. – Что это, матушка, ведь я смотри-ка сколько лепешек тебе наложила, куда же девались они? Ведь эдак-то и не наготовишься!» «Ах, родная, – кротко ответит ей Елена Васильевна, – ты уж прости меня Христа ради, матушка, да не скорби на меня; что же делать – слабость моя: уж очень я люблю их, вот все и поела!» Спала она на камне, прикрытом простеньким ковриком.

После освящения храмов, пристроенных к Казанской церкви на средства Михаила Васильевича Мантурова (в честь Рождества Христова и Рождества Пресвятой Богородицы), батюшка Серафим назначил Елену Васильевну церковницей и ризничей. Для этого он попросил саровского иеромонаха отца Илариона постричь ее в рясофор. Отец Серафим надел ей под камилавочку шапочку, сшитую из его поручей. Вскоре старец, призвав духовника обители отца Василия, Елену Васильевну и ее послушницу Ксению Васильевну, строго заповедал им особый церковный порядок. Тогда же он дал следующую заповедь: «В верхней церкви Рождества Христова постоянно, денно и нощно гореть неугасимой свече у местной иконы Спасителя, а в нижней Рождества Богоматери церкви неугасимо же денно и нощно теплиться лампаде у храмовой иконы Рождества Богоматери. Денно и нощно читать Псалтирь, начиная с царской фамилии и за всех благотворящих обители, в этой же самой нижней церкви, двенадцатью на то нарочито определенными и переменяющимися по часу сестрами, а в воскресенье неопустительно всегда перед Литургией служить Параклис Божией Матери весь нараспев, по ноте». Батюшка добавил: «Она (неусыпаемая Псалтирь) вечно будет питать вас! И если эту заповедь мою исполните, то все хорошо у вас будет, и Царица Небесная никогда не оставит вас. Если же не исполните, то без беды беду наживете».

Матушка Елена Васильевна старалась исполнить все, заповеданное ей отцом Серафимом. Она безвыходно пребывала в церкви, читала по шести часов кряду Псалтирь, так как мало было грамотных сестер, и поэтому ночевала в церкви, немного отдыхая на камне где-нибудь в сторонке, на кирпичном полу. Она претерпевала много страхований от врага, стремившегося помешать ее молитве.

Часто повторявшиеся нападения заставили Елену Васильевну сходить к батюшке Серафиму и попросить его молитвы. Отец Серафим утешил ее, но навсегда запретил оставаться в церкви одной. С тех пор ничего подобного уже не случалось.

По благословению батюшки Серафима Михаил Васильевич Мантуров продал свое имение, отпустил на свободу крепостных людей и на вырученные деньги купил 15 десятин земли для Дивеевской обители и построил Рождественские храмы. Михаил Васильевич стал наивернейшим учеником отца Серафима и самым близким, любимейшим его другом. Батюшка Серафим, говоря о нем с кем бы то ни было, называл его не иначе как «Мишенька» и все, касающееся устройства Дивеева, поручал только ему одному. Все знали это и свято чтили Мантурова, повинуясь ему во всем беспрекословно, как распорядителю самого батюшки.

Михаил Васильевич Мантуров заболел злокачественной лихорадкой и написал Елене Васильевне письмо с поручением спросить батюшку, как ему излечиться. Отец Серафим приказал ему разжевать горячий мякиш хорошо испеченного ржаного хлеба и тем исцелил его. Но вскоре он призвал к себе Елену Васильевну, которая явилась в сопровождении церковницы Ксении Васильевны, и сказал ей: «Ты всегда меня слушала, радость моя, и вот теперь хочу я тебе дать одно послушание. Исполнишь ли его, матушка?» «Я всегда вас слушала, – ответила она, – и всегда готова вас слушать!» «Во, во, так, радость моя! – воскликнул старец и продолжал: – Вот, видишь ли, матушка, Михаил Васильевич, братец-то твой, болен у нас, и пришло время ему умирать. Умереть надо ему, матушка, а он мне еще нужен для обители-то нашей, для сирот-то… Так вот и послушание тебе: умри ты за Михаила-то Васильевича, матушка!» «Благословите, батюшка!» – ответила Елена Васильевна смиренно и как будто спокойно. Отец Серафим после этого долго-долго беседовал с ней, услаждая ее сердце, о смерти и будущей вечной жизни. Елена Васильевна слушала все молча, но вдруг смутилась и произнесла: «Батюшка! Я боюсь смерти!» «Что нам с тобой бояться смерти, радость моя! – ответил старец. – Для нас с тобою будет лишь вечная радость!»

Елена Васильевна простилась с отцом Серафимом, но лишь шагнула за порог келии – тут же упала. Ксения Васильевна подхватила ее. Батюшка Серафим приказал положить Елену Васильевну на стоявший в сенях гроб, принес святой воды, окропил ее, дал напиться и этим привел в чувство. Вернувшись домой, Елена Васильевна заболела, слегла в постель и сказала: «Tеперь уже я более не встану!»

За несколько дней болезни Елена Васильевна соборовалась и часто приобщалась Святых Таин. Ее духовник, отец Василий Садовский, видя ее слабость, посоветовал было написать брату Михаилу Васильевичу, который сильно ее любил, но она ответила: «Нет, батюшка, не надо! Мне будет жаль их, и это возмутит мою душу, которая уже не явится ко Господу такой чистой, как то подобает!»

Перед смертью на нее надели рубашечку преподобного Серафима, платок и манатейную ряску, обули башмаки, в руки вложили шерстяные четки; поверх покрыли черным коленкором. Волосы ее, всегда заплетенные в косу, покрыли шапочкой из батюшкиных поручей, которую старец надел ей после пострижения, и платочком.

Преподобная Елена скончалась 28 мая 1832 года, накануне праздника Пятидесятницы. На другой день, в праздник Святой Троицы, во время заупокойной Литургии и пения Херувимской песни почившая монахиня Елена, как живая, трижды радостно улыбнулась в гробу. Елене Васильевне было 27 лет, в Дивеевской обители она прожила всего семь лет.

На сороковой день батюшка Серафим плачущей сестре обители Ксении Васильевне радостно сказал: «Какие вы глупые, радости мои! Ну что плакать-то! Ведь это грех! Мы должны радоваться: ее душа вспорхнула, как голубица, вознеслась ко Святой Троице! Перед ней расступились Херувимы и Серафимы и вся Небесная сила! Она прислужница Матери Божией, матушка! Фрейлина Царицы Небесной она, матушка! Лишь радоваться нам, а не плакать должно! Со временем ее мощи и мощи Марии Симеоновны будут почивать открыто в обители, ибо обе они так угодили Господу, что удостоились нетления!»

По молитвам преподобной Елены Дивеевской совершаются чудеса исцеления от болезней ног, суставов, зубной и головной боли, душевных расстройств.

Журнала Славянка № 87 май-июнь 2020г. Помочь Славянке или подписаться на журнал.