ПЕВЕЦ «ВАСИЛЬКОВОЙ РУСИ"

Ни звание, ни положение в обществе, ни фамилия не делают человека принадлежащим к тому или иному народу. Дух, душа – вот где надо искать подлинные корни его происхождения. На каком языке думаешь – к тому народу и принадлежишь. Это в полной мере относится к человеку с американским гражданством, шотландской фамилией и русской душой – замечательному поэту Владимиру Диксону.

Это вечное слово – Россия

Вскоре после рождения сына семья Диксонов переехала в подмосковный Подольск. Здесь, среди открытых полей и звонких лесов центральной России пробежали его безмятежные детские годы. Знойным летом он любил лежать в пахучих луговых травах и мечтательно смотреть в небо, где, как ему казалось:

Яркими воспоминаниями детства стали и чудесные сказки, которые рассказывал мальчику отец. Именно они – красивые и мудрые – пробудили в нем тягу к литературе, к поэзии, к творчеству.

Озаренный в младенчестве благодатным светом Христовой веры, Владимир Диксон на всю жизнь сохранил глубокое, искреннее и сильное религиозное чувство:

В подольском реальном училище Володя Диксон слыл заправским выдумщиком. Его все любили за доброе, отзывчивое сердце и мягкий характер, а он забрасывал своих друзей шуточными посланиями:

Владимир начал писать стихи с 9 лет. В этом возрасте он уже свободно говорил по-английски и по-французски. Будучи очень способным к иностранным языкам, со временем он овладел четырьмя, но думал – только по-русски. Его душа всегда оставалась русской и только русской.

В 1917 году, когда над Россией стало раскручиваться зловещее красное колесо революции и безбожия, Диксон, повинуясь воле родителей, отправился вместе с ними на родину отца, в Америку. Для него наступили «дни тревог, и вихрей, и отрав». Его милая, сказочная Россия навсегда осталась по ту сторону бушующего океана, но никогда не покидала мятущегося сердца, в котором отныне и навсегда поселилась щемящая тоска.

Томимый пытливостью и жаждой знания, в Америке Диксон продолжил свое образование. Он окончил Массачусетский технологический институт и стал, как отец, инженером. Позже, получив в Гарварде степень магистра, был назначен на должность ведущего инженера американской компании по производству швейных машин «Зингер».

Но в Европе в это время полыхала война, проливалась кровь его земляков, русских, и Диксон всей душой рвался на фронт. Он вступил в офицерский подготовительный корпус и даже успел получить назначение, но осенью 1918 года война окончилась. Солдатом Первой Мировой он не стал. У него была другая судьба – стать воином Христовым.

От компании «Зингер» Диксон был командирован во Францию, где сразу попал в литературную столицу русского зарубежья – блистательный Париж. Здесь он познакомился с Д. Шаховским, а с Алексеем Ремизовым его надолго связали крепкие узы верной дружбы. Казалось, что Россия стала ближе, она совсем рядом, когда слышишь вокруг русскую речь, когда рядом говорят и спорят о России. Но страна его детства была недосягаема, как вечно уходящий вдаль горизонт:

В чужой, холодной стране поэта согревали только теплые воспоминания детства о «солнечных, веселых временах»:

Россия для Диксона – это святая Русь, чистая, искренняя, жертвенная, идущая за Христом.

Его Россия – это сказочный край берез, ромашек и васильков, край покоя и близости к Богу.

Даже в русскоговорящем Париже, среди своих товарищей, в шумной творческой среде Диксон всегда остро чувствовал свое одиночество и неприкаянность:

«У Диксона была заветная память детства: плюшевый белый медвежонок. Когда я остался один в его комнате, – вспоминал А. Ремизов, – среди книг, где собраны были большие сокровища, сотни любимых имен окружили меня, я их различал и в сумерки, и вдруг увидел в углу у книг белого медвежонка. Он сидел с растопыренными лапами, вытянув черный свой нос. А как одинок, но и как нечеловечески покорен судьбе, посмотрел он на меня, застыв с распростертыми лапами». Таким же одиноким и покорным судьбе был и сам «певец васильковой Руси».

В стихах глубоко верующего, набожного Владимира Диксона отражаются евангельские мотивы, образы, сюжеты:

В глубине души он сам желал жить только для горнего мира: «Вне Христа – гибель, – писал Диксон, – я сам томлюсь ужасно: но нет во мне благодати, чтоб отречься от всего, чем спутан».

Русский Париж высоко оценил творчество юного поэта. О нем писали, что у Диксона есть свой «поэтический голос», «образный, чистый язык», что «этот русский американец… остро чувствовал и любил свою “Русь васильковую”». Иван Ильин признавался, что ни у одного из современных поэтов он не находил такого глубокого и тонкого чутья духовной трагедии России, как у Диксона. В Париже Владимир Диксон открыл собственное издательство «Вол», в котором выпустил две свои книги: «Ступени» и «Листья». У молодого автора было много планов: издавать переводы, ежемесячный литературный журнал. Диксон обработал и переложил на современный русский язык легенды о бретонских святых и жития русских праведников, писал рассказы-миниатюры о своем детстве, задумал перевести на английский своего любимого Блока. Но этим планам не суждено было сбыться. 17 декабря 1929 года, в возрасте 29 лет Владимир Диксон скончался от осложнения после операции аппендицита. В гроб ему положили лепестки из надгробного венка Блока, камушек с Северной Двины и горсть русской земли. Родители увезли милый прах к себе, в Америку.

В поэтической биографии Диксона часто встречается образ Ангела как единственного друга и доброго вестника:

Поэт и сам был похож на Ангела, чистого душой и исполненного любви. Кто еще мог так любить Россию, так скорбеть по ней и так в нее верить, как он – «вестник с опущенными крыльями», русский поэт Владимир Диксон.

Журнал Славянка № 44 март-апрель 2013г.